Неточные совпадения
— Среди своих друзей, — продолжала она неторопливыми словами, — он поставил
меня так, что один из них, нефтяник, богач, предложил
мне ехать с ним в Париж.
Я тогда еще дурой ходила и не сразу обиделась на него, но потом жалуюсь Игорю. Пожал плечами. «Ну, что ж, — говорит. — Хам. Они тут все хамье». И — утешил: «В Париж, говорит, ты
со мной поедешь, когда
я остаток земли продам».
Я еще
поплакала. А потом — глаза стало жалко. Нет, думаю, лучше уж пускай другие плачут!
— И
поплачьте, Дмитрий Федорович,
поплачьте! Это прекрасные чувства… вам предстоит такой путь! Слезы облегчат вас, потом возвратитесь и будете радоваться. Нарочно прискачете ко
мне из Сибири, чтобы
со мной порадоваться…
— Экая
я! — проговорила вдруг Лукерья с неожиданной силой и, раскрыв широко глаза, постаралась смигнуть с них слезу. — Не стыдно ли? Чего
я? Давно этого
со мной не случалось… с самого того дня, как Поляков Вася у
меня был прошлой весной. Пока он
со мной сидел да разговаривал — ну, ничего; а как ушел он —
поплакала я таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да ведь у нашей сестры слезы некупленные. Барин, — прибавила Лукерья, — чай, у вас платочек есть… Не побрезгуйте, утрите
мне глаза.
Мать
со мной и сестрицей скоро вошла в дом, а отец долго не приходил; он
со всеми поздоровался и
со всеми
поплакал.
— Что ты! что ты! да
я бы с радостью, только какие же у
меня деньги! и денег у
меня таких нет! А ты бы к папеньке обратился, да с лаской, да с почтением! вот, мол, папенька, так и так: виноват, мол, по молодости, проштрафился…
Со смешком да с улыбочкой, да ручку поцелуй, да на коленки встань, да
поплачь — он это любит, — ну и развяжет папенька мошну для милого сынка.
После же вечерних классов все тот же благодетельный гений мой, Василий Петрович Упадышевский, заставил
меня твердить уроки возле себя и, видя, что
я сам не понимаю, что твержу, начинал
со мною разговаривать о моей деревенской жизни, об моем отце и матери и даже позволял немного
поплакать.
Окоемов.
Я очень несчастлив своей женитьбой,
я погубил себя. Долго распространяться о своих горестях
я не стану; скажу вам коротко: жена моя глупа, зла и, что хуже всего, неверна
мне. Матрена Селиверстовна! помочь вы не можете, хоть пожалейте
меня, хоть
поплачьте вместе
со мной.
Федя. Какая
со мной жизнь?
Поплакала бы, да и прожила бы.
Теперь пора бы и перестать, но слезы все навертываются. Пускай себе! А когда, придя домой, увидел
я тишайшую Инну Ивановну, своими дрожащими руками вытиравшую Пете носишко, вспомнил ее Павлушу — не вытерпел
я и зарыдал как ребенок. Стал на колени перед нею (в присутствии бонны, которая, впрочем, тоже плакала) и стал целовать ее немощные старческие руки… ох, как нуждаюсь
я в прощении
со стороны всех честных людей, которых столько оскорблял! Да,
поплакали мы все основательно, основательно.